Неточные совпадения
Нужно ли вам поэзии, ярких особенностей природы — не ходите за ними под тропики: рисуйте
небо везде, где его увидите, рисуйте
с торцовой мостовой Невского проспекта, когда солнце, излив огонь и блеск на крыши домов, протечет чрез Аничков и Полицейский мосты, медленно
опустится за Чекуши; когда
небо как будто задумается ночью, побледнеет на минуту и вдруг вспыхнет опять, как задумывается и человек, ища мысли: по лицу на мгновенье разольется туман, и потом внезапно озарится оно отысканной мыслью.
Солнце
опустилось; я взглянул на
небо и вспомнил отчасти тропики: та же бледно-зеленая чаша,
с золотым отливом над головой, но не было живописного узора облаков, млеющих в страстной тишине воздуха; только кое-где, дрожа, искрились белые звезды.
Чуть брезжилось; звезды погасли одна за другой; побледневший месяц медленно двигался навстречу легким воздушным облачкам. На другой стороне
неба занималась заря. Утро было холодное. В термометре ртуть
опустилась до — 39°
С. Кругом царила торжественная тишина; ни единая былинка не шевелилась. Темный лес стоял стеной и, казалось, прислушивался, как трещат от мороза деревья. Словно щелканье бича, звуки эти звонко разносились в застывшем утреннем воздухе.
Посеребренная луна склонилась к западу.
С восточной стороны на
небе появились новые созвездия. Находящаяся в воздухе влага
опустилась на землю и тонким серебристым инеем покрыла все предметы. Это были верные признаки приближения рассвета.
Бывало — зайдет солнце, прольются в
небесах огненные реки и — сгорят, ниспадет на бархатную зелень сада золотисто-красный пепел, потом всё вокруг ощутимо темнеет, ширится, пухнет, облитое теплым сумраком,
опускаются сытые солнцем листья, гнутся травы к земле, всё становится мягче, пышнее, тихонько дышит разными запахами, ласковыми, как музыка, — и музыка плывет издали,
с поля: играют зорю в лагерях.
Однажды в ясную солнечную погоду я видел, как
с моря надвигалась стена тумана совершенно белого, молочного цвета; походило на то, как будто
с неба на землю
опустился белый занавес.
Голоса то сходились, то расходились, то текли ровным током, как река широкая, то бурными волнами вздымались и
опускались, и наконец, взлетев высоко, высоко, царили в
небесах, как орлы
с распростертыми крыльями.
Возвращаясь вечером
с ярмарки, я останавливался на горе, у стены кремля, и смотрел, как за Волгой
опускается солнце, текут в
небесах огненные реки, багровеет и синеет земная, любимая река. Иногда в такие минуты вся земля казалась огромной арестантской баржей; она похожа на свинью, и ее лениво тащит куда-то невидимый пароход.
В голове Кожемякина бестолково, как мошки в луче солнца, кружились мелкие серые мысли, в
небе неустанно и деловито двигались на юг странные фигуры облаков, напоминая то копну сена, охваченную синим дымом, или серебристую кучу пеньки, то огромную бородатую голову без глаз
с открытым ртом и острыми ушами, стаю серых собак, вырванное
с корнем дерево или изорванную шубу
с длинными рукавами — один из них
опустился к земле, а другой, вытянувшись по ветру, дымит голубым дымом, как печная труба в морозный день.
Между тем ночь уже совсем
опустилась над станицей. Яркие звезды высыпали на темном
небе. По улицам было темно и пусто. Назарка остался
с казачками на завалинке, и слышался их хохот, а Лукашка, отойдя тихим шагом от девок, как кошка пригнулся и вдруг неслышно побежал, придерживая мотавшийся кинжал, не домой, а по направлению к дому хорунжего. Пробежав две улицы и завернув в переулок, он подобрал черкеску и сел наземь в тени забора. «Ишь, хорунжиха! — думал он про Марьяну: — и не пошутит, чорт! Дай срок».
Время от времени, когда, по резкому звону сигнального молотка,
опускался вниз колпак доменной печи, из ее устья
с ревом, подобным отдаленному грому, вырывалась к самому
небу целая буря пламени и копоти.
И стало видно, что в двух шагах от его колес, поперек рельс, лежит, сняв фуражку
с седой головы, вагоновожатый,
с лицом солдата, он лежит вверх грудью, и усы его грозно торчат в
небо. Рядом
с ним бросился на землю еще маленький, ловкий, как обезьянка, юноша, вслед за ним, не торопясь,
опускаются на землю еще и еще люди…
Внизу, рядом
с курятником, на двух ящиках лежал покрытый рваной солдатской шинелью Кавказский и полуоткрытым тусклым взором смотрел на
небо; он еще более похудел, лицо почернело совершенно, осунулось, нос как-то вытянулся, и длинные поседевшие усы еще более
опустились вниз, на давно небритую бороду.
И вот на этакую умилительную красоту — гурлы! гурлы! — вдруг
с небес чистых стайка красных птичек
опустится, цви! цви! цви!
Но когда, наконец, эта дверь отворилась и вошёл Григорий, она не вздрогнула и не встала, ибо почувствовала себя так, точно осенние тучи
с неба вдруг
опустились на неё всей своей тяжестью.
Василий воткнул в песок три багра, соединил их верхние концы, набросил на них рогожу и, так устроив тень, лег в ней, закинув руки за голову, глядя на
небо. Когда Мальва
опустилась на песок рядом
с ним, он повернул к ней свое лицо, и на нем она увидела обиду и недовольство.
Сидя рядом
с Кузиным, я слушаю краем уха этот разговор и
с великим миром в душе любуюсь — солнце
опустилось за Майданский лес, из кустов по увалам встаёт ночной сумрак, но вершины деревьев ещё облиты красными лучами. Уставшая за лето земля дремлет, готовая уснуть белым сном зимы. И всё ниже
опускается над нею синий полог
неба, чисто вымытый осенними дождями.
Солнечный жар и блеск уже сменились прохладой ночи и неярким светом молодого месяца, который, образовывая около себя бледный светящийся полукруг на темной синеве звездного
неба, начинал
опускаться; в окнах домов и щелях ставень землянок засветились огни. Стройные раины садов, видневшиеся на горизонте из-за выбеленных, освещаемых луною землянок
с камышевыми крышами, казались еще выше и чернее.
Не ответила Аркадия, промолчала и мать Никанора, слова не сказали и Дементий
с работниками… Только пристальней прежнего стали они поглядывать на закрой
неба [Закрой
неба — нижний край видимого горизонта.], не увидят ли где хоть тоненькую струйку дыма… Нет, нигде не видно… А в воздухе тишь невозмутимая: пух вылетел из перины, когда грохнули ее белицы в повозку, и пушинки не летят в сторону, а тихо, плавно
опускаются книзу. И по ветру нельзя опознать, откуда и куда несется пожар.
Удар сокола
с такой высоты, что едва можно разглядеть его, как темное пятнышко, стоящее в
небе, бывает иногда очень косвенный (диагональный), и сокол может свалиться
с добычей даже за полверсты и более, и потому надобно скакать туда, чтоб немедленно отыскать его, пока он не успел наесться и сделаться негодным к продолжению охоты; при травле же гусей поспешность еще необходимее: когда сокол вышибет одного гуся из стаи — иногда повторенным ударом, если первый окажется недостаточным, — и
опустится на него или свалится
с ним на землю, то вся стая гусей бросится на помощь погибающему товарищу, и если охотник не подоспеет, то гуси своими крыльями и носами не только изуродуют сокола, но даже забьют до смерти.
Муж был в сильном волнении и казался совершенно растерян. Он направился было к старушке; но, не дойдя несколько шагов, повернулся, прошел по комнате и подошел к священнику. Священник посмотрел на него, поднял брови к
небу и вздохнул. Густая
с проседью бородка тоже поднялась кверху и
опустилась.
Взойдя по исковерканному пожаром или орудийными снарядами крылечку, Игорь и Милица очутились в небольшой горенке
с огромной печью в углу. В другом углу висело распятие, украшенное засохшим венком из полевых цветов. Часть потолка отсутствовала совсем и кусок голубого
неба глядел внутрь избушки. Там не было ни души. Уставшие до полусмерти, оба юные разведчики
опустились на лавку.
Несколько времени она задумчиво ходила взад и вперед, а затем
опустилась на дерновую скамейку под тенью могучего вяза, откинула голову назад и возвела глаза к
небу с выражением мольбы.
Когда он выехал из Гельмета, совсем в противную сторону, куда ему ехать надлежало, и когда
опустился за ним подъемный мост, ему представилось, что
с неба упала между ним и Луизой вечная преграда.
Конечно, я был молод, и когда выпадал солнечный день, особенно радостный среди ноябрьских беспросветных потемок, я смеялся над вымыслами своими; но вот шли туманы
с моря, низко
опускалось, придушая свет, тяжелое мокрое
небо, и я снова слышал, как скребут железом, сдирая следы, трое темных; и снова волновался.